2. «И листьев шумное раздолье…» И листьев шумное раздолье, И крылья, крылья за спиной, И щебет птиц и рокот поля - Волны зеленой, золотой. О, нежность, нежность… Кто обидел? Кто обольщал? Кто целовал? Охальный - в кудрях - небожитель На перекрестках поджидал. Но плоть

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Уолт Уитмен

Листья травы (1855)

Уолт Уитмен

Листья травы (1855)

Жил малыш. Когда он выходил..

Перевел К.С.Фарай

Жил малыш.

Когда он выходил на свою ежедневную

прогулку,

и оглядывался вокруг,

то на что бы он ни смотрел

с жалостью, любопытством, страхом

или любовью,

он становился этим предметом,

и это предмет становился частью его

на один день или на одно мгновение

На целый год или на циклы

тянущихся лет.

Ранние незабудки становились частью

И трава, и красивая герань, и клевер,

и маленькие колибри,

и мартовские ягнята, и поросята с

розовыми грудками. .

кобыла с жеребятами, смеющиеся

толпы во дворах,

люди у скользкого входа в пруд,

любопытные рыбки среди темно-

зеленых камней,

и водяные мельницы с тяжелыми

стальными верхушками. .

все становилось частью этого малыша.

И апрельские и майские полевые

становились малышом. .

и зимняя пшеница,

и светло-каштановые кукурузные

и съедобные коренья в огородах,

и яблони, и цветы яблонь,

и сочные яблоки, падающие с веток. .

и лесная малина. . и подорожник;

и старый пьяница по дороге домой

из таверны, где он недавно лежал без

И торопливая учительница. . и

дружелюбные дети,

и грустные дети. . и аккуратные

девочки-горожанки. .

и все изменения в городах и селениях,

куда бы он ни шел.

И даже родители малыша – мужчина,

зачавший его, выстрелив отцовской

среди ночи. . и женщина, выносившая

малыша в своей сумке

перед тем, как он появился на свет. .

они дали ему гораздо больше этого,

и давали ежедневно. . и они, и то, что

исходило от них

становилось частью малыша.

Его мать. . и тарелки, и блюдца,

поставленные

на обеденный стол,

Мать. . и потоки прекрасных слов. .

и чистая косынка, и фартук,

и здоровый материнский аромат,

отлетавший от ее волос и платья

когда она проходила мимо;

Его отец: сильный, мужественный,

независимый,

строгий, рассерженный,

несправедливый,

и удар, и окрик, и просьба, и

заманчивая

И предметы домашнего обихода, и

разговор, и лавка старьевщика,

мебель. . и желания переполненного

Любовь неподкупная. . и чувство

неизменной реальности,

мысли о том, что и это только мечта,

Сомнения днем и ночью, желание

узнать "как это?" и "что это?". .

Существует ли то, что кажется

реальным

или это только вспышки и искры?

Мужчины и женщины на дорогах,

если не вспышки и искры,

то тогда кто?

И сами дороги, фасады серых домов. .

товары на широких витринах, лица,

телеги, причалы, толпы на переправах;

Вид деревни, когда солнце падает

за зеленый холм. . вереницы

изломанных рек..

И тени. . и лучи света в гущах летних

свет, падающий на крыши. . и белая и

коричневая

черепица. .

очертания, отсветы, силуэты;

шхуна неподалеку, уходящая с

отливом. .

лодка на мели среди береговых

Бег и танец темно-синих волн -

растерянный всплеск,

и красочные облака. . и багровая мачта,

оставленная кем-то словно в одинокой

бесконечной грезе;

склон горизонта, сизый пеликан на

фоне солнца,

сгустки ила в аромате соленых

водорослей;

все эти явления и кажущиеся явления,

Все это становилось частью малыша,

ежедневно выходил,

и впредь будет выходить ежедневно,

становилось собственностью малыша,

он или она,

кто гнался за всем этим

день за днем, час за часом -

рассвета

Перевел К.С. Фарай

Серый и хмурый стан, за час до

рассвета

Я вышел из палатки, гонимый

бессонницей,

И спустился по узкой тропинке,

ведущей к полковому госпиталю.

Там три фигуры, распростертые на

носилках,

Три бездыханных тела, оставленных в

Увидал я, и каждое было одеялом

Светло-коричневым шерстяным

Тяжелым и пыльным,

обворачивающим все.

Бесшумно подкрался я, и застыл,

потрясенный.

Потом с лица одного из них стянул

Кто ты, мудрый седоволосый старик,

С глазами, что потонули в морщинах?

Кто ты, мой старый товарищ?

Медленно и не дыша, приблизился я ко

второму -

Кто ты, мой возлюбленный сын, с

румянцем еще на щеках?

Третий – не стар и не юн, со

спокойным лицом,

Подобным мутно-желтой слоновой

Человек, мне кажется, я знаю тебя, – в

твоем лице признаю

Черты самого Христа. Бездыханный

Божественный брат, здесь опять он

Из колыбели, раскачивающейся

бесконечно

Переложил К.С. Фарай

Из колыбели, раскачивающейся

бесконечно,

Из горла птицы смеющейся,

музыкальной нитью обкручивающей -

полночным

По белым пескам, сквозь равнины,

Взволнованный ребенок бежит один,

Сосредоточенно углубляясь в

переплетения снов и отблесков, уходя от

теней, словно

Сломанных теней, играющих в лунном

безмолвии,

Удаляясь полусонно от малиновых

кустарников,

Удаляясь от воспоминаний о птице

той, что пела для меня,

От твоих грустных воспоминаний, брат,

От подъемов и падений, которые я

От желтой ледяной луны, так поздно

взошедшей лицом в слезы,

От звуков первых желаний среди

От тысячи ответов моему сердцу,

От сонма слов, разбуженных в нем -

слов несравненных, -

Да, вот они снова со мной, становятся

И я, рожденный здесь, где все так

быстротечно,

Хоть уже мужчина, но в этих слезах -

Падаю на песок, встречаю волны,

Восклицаю в любви и боли о будущем

и прошлом, всегда один,

Обгоняю воспоминания.

Однажды Поманок;

Сладкий запах сирени преобладал

среди трав.

В кустарнике на берегу играли

Два крылатых гостя из Алабамы -

всегда вместе.

В их гнезде было четыре салатовых

Хрупких, с коричневыми пятнами, и

птица-отец – всегда рядом, всегда близко,

И она с большими светлыми глазами, в

мягкое гнездо забиралась,

И каждый день я, не подходя слишком

И не мешая им, слушал, наблюдал,

переводил.

"Свети! Свети! Свети!

Разливай тепло, мое солнце!

Пока мы греемся,

Мы – вдвоем, вместе, -

С тобой вместе.

Ветер летит на юг, на север,

День приходит белым,

И ночь черной пленницей,

Горы, озера, реки:

Везде наш дом,

С нами, всегда вместе."

Только вдруг убитый, один из пары,

Да, конечно, это она,

Однажды утром не прилетела,

Ни на следующий день, и никогда.

Остаток лета ласкаясь к морю,

В лунные слезы взлетая, в лунные

Или днем переносясь от дерева к

дереву, погибая в травах,

Мой грустный гость из Алабамы так

пел один:

"Ласкай! Ласкай! Ласкай!

Как волна нежно сзади волну ласкает,

И следующая набегает на нее,

И обволакивает объятием своим -

близко, близко;

Но любимая моя не прижимает к

сердцу меня,

Не ласкает больше.

Низко спустилась луна,

Она поздно взошла, как будто нося

Отяжелела от любви, от любви.

Когда берег встречает волну,

И высушивает ее на своей горячей

Это любви я так жажду. .

Но что несешь, ветер?

Там вдалеке точка – это подружка моя?

Ты, конечно, знаешь,

Что зову я тебя, моя любовь,

Моя бесконечная любовь!"

Луна все ниже и ниже спускается;

Что там за пятно на лице ее желтом?

Неужели это она?

Не скрывай, луна,

Мою любимую от меня!

Земля, отдай мне мою любимую!

Куда бы я не смотрел,

Везде я вижу ее глаза.

И звезды, звезды,

Может быть та, которую так желаю,

Упадет с одной из вас,

Вниз упадет любимая,

И будет рядом.

Но горло дрожит,

Все чище становится просьба.

И рощи, и озера, и поля

Ждут, когда найду я подружку мою.

Проснись, песнь.

Одиноко здесь с песней ночной,

С песней страдания и любви,

С песней смерти под блестящей луной:

Она почти утопает в море, утопает

В песне безысходной моей любви."

Но легче, прошу,

Дай только прикоснуться,

Море, остановись на миг,

Я должен ждать, ждать неподвижно,

И лишь изредка поднимать голову

Вверх, выше, выше,

Чтобы она узнала меня.

Выше, любовь моя!

Я здесь, здесь.

Эта выдержанная так долго нота -

Это мой зов, крик души моей

Покинутая, гибнешь

Вдали от любимого.

Но это не я зову тебя,

Это ветер свистит, это дождь летит в

Это призраки листьев, гниющих на

Ждут тебя, и тянут, тянут. .

Это тьма, О, как я болен

И не вижу, что напрасен мой стон.

Луна роняет бледные блики в море,

И оставляет отражение в нем

Подобное дрожи моего горла,

Все бессмысленно и пусто, пусто.

Прошлое – воспоминание о счастье,

Когда подружка моя рядом была:

Любила! Любила! Любила! Любила!

Любила, но теперь ее нет со мной, ее

Окрестности тонут во тьме,

Все продолжается неизменно, так же,

как прежде,

Звезды, ветер, эхо далекого ответа

Неумолкающий стон, въевшийся в

серый берег

Тонет, как желтое подобие луны,

падает вниз,

Лицом моря почти касаясь, мальчик, в

экстазе, обнаженный как волны,

С болью выносит любовь из безумного

Свободную, дикую, смысл,

резонирующий в ушах, в душе,

На щеках странные слезы звучат

прощально.

Это тень матери-моря как будто

отвечает,

Но скорее, спрашивает или напоминает

о таинственном своему певцу.

Демон или птица? (подумала душа

мальчика).

Далекому супругу ты поешь или мне?

Я был ребенком и спал, но теперь

И понял, кто я – я пробужден.

И сразу тысячи новых певцов, тысячи

песен чище, стремительней, печальней

Тысячи стонов ожили во мне, чтобы не

Внимая, никогда не перестану тебя

прерывать,

Никогда не отступлю, никогда не

подражая,

Никогда нежный стон невоплощенной

любви не оставит меня,

Никогда не буду спокойным ребенком в

ночном безмолвии, там

На берегу гонец сладкого ада явился из

волн, и я узнал его.

Скажи, что со мной?

Если у меня есть много, дай больше,

еще в тысячу раз больше.

Неужели это слово? (я покорю слово),

Последнее, возвышенное, выпущенное

вверх стрелою.

Что это?.. Внимаю. .

Волны, я опускаюсь в вас,

Берега, за что так невнятно?

Вы ли это шепчете откровенно, чисто,

только прежде я не узнавал.

Вы шепчете одно слово: "смерть",

"смерть", "смерть", "смерть".

созданный для меня,

Бормочет обезумевшей трелью:

"смерть", "смерть", "смерть",

За что так невнятно?..

О, мой демон, брат мой, ты пел мне,

Пел мелодично, искренне, безнадежно,

И теперь я знаю, что тебе ответить.

Я услышал слово истины, и не

произнести дважды,

В бормотании моря на берегу

Смысл волн и твоей светлой грусти,

мой одинокий брат, за что так невнятно,

Как будто из колыбели,

раскачивающейся бесконечно, море

смеялось.

Уолт Уитмен

в переводах Сергея Михайлова

Моим врагам не одолеть меня – за честь

пред ними я спокоен.

Но те, кого люблю я безоглядно – мой

я целиком в их власти!

Я, господи! – открыт со всех сторон,

беспомощен, бессилен!

Презреннейший, я им стелюсь под

ноги пылью.

Сбежим вдвоем от всех и вся!

Теперь, наедине со мной, отбрось

условность,

Ну! Снизойди ко мне, как ни к кому

другому -

Откройся мне во всем,

Открой мне что не стал бы открывать

ни брату, ни жене, ни мужу,

ни даже лекарю.

Твердолобый, насмешливый, верткий

Дока во всем и сам себе барин -

наконец-то

привык я к твоим словечкам;

Насущным и грубым он поверяет

все мои сокровенные грезы

И меня самого, героя-любовника.

Сегодня, О Душа, даю тебе чудесное

Столь долго в темноте, под спудом туч

и пыли покоилось оно -

Но тучи минули – пропал и

пыли след.

Вглядись теперь, Душа, в его

прозрачное сиянье,

Оно не скроет от тебя и самой малой

из черт Земли и Неба.

На том, что было, возвожу, что есть,

(Так дерево выходит из корней, чем

было раньше,

становясь собою.)

Переполняю временем его я и

пространством,

пускаю в ход извечные законы,

Чтоб в их круженье он обрел закон в

Есть те, кто учит лишь покою и

беспечности;

А я преподаю уроки смерти и войны

моим любимым,

Чтоб не застали их врасплох напасти в

урочный час.

Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы

Из цикла «Посвящения1»

1 Цикл "Посвящения", открывающий "Листья травы",

состоит из ряда кратких

Одного я пою. Перевод К. Чуковского.

Когда я размышлял в тиши. Перевод Б.

Слуцкого.

На кораблях в океане. Перевод А.

Старостина.

Историку2. Перевод Б. Слуцкого.

Тебе, старинное дело борьбы за

свободу. Перевод А. Старостина.

Читая книгу. Перевод К. Чуковского.

Штатам. Перевод И. Кашкина.

Некоей певице. Перевод К.

Чуковского.

Я не доступен тревогам3. Перевод К.

Чуковского.

ключевых стихотворений, написанных в 1860-1881 гг., в

которых определяется

художественная цель поэмы.

2 Историку (стр. 169).– Аллеганы – цепь в горной

системе Аппалачей в США,

тянущаяся с севера на юг, параллельно побережью

Атлантического океана.

3 "Я не доступен тревогам...".– Маннахатта

(современная форма -

Слышу, поет Америка. Перевод И.

Где осажденная крепость? Перевод К.

Чуковского.

Пусть безмятежен тот, кого я пою.

Перевод А. Сергеева.

Не закрывайте дверей. Перевод К.

Чуковского.

Поэтам, которые будут. Перевод С.

Тебе. Перевод К. Чуковского.

В тебе, читатель. Перевод А. Сергеева.

Манхэттен) – индейское название острова на

атлантическом побережье США, на

котором расположен город Нью-Йорк. Так называет

Уитмен и сам Нью-Йорк,

возникший на месте древнего поседения манхэттенских

индейцев-алгонкинов.

Рожденный на Поманоке4. Перевод Р.

4 Рожденный на Поманоке.– Поманок – индейское

название острова

Лонг-Айленд (англ, "длинный остров"), родины Уолта

Уитмена. ...Вереницы

людей, Американос, сотни миллионов...– "Американос"

"свобода" (исп.).– Включением в поэму слов из

испанского, латинского,

французского и других языков для обозначения

особенно важных понятий Уитмен

стремился подчеркнуть интернациональный, всеобщий

характер своей поэзии.

Омнес! Омнес! Пусть некоторые презирают все на

свете..." – Omnes (лат.) -

"все". ...жителя Гранитного штата, и штата залива

Наррагансетт...– Имеются в

виду штаты Нью-Хемпшир и Род-Айленд. Dolce

affettuoso (итал.) – нежный,

чувствительный. Музыкальный термин, употребляемый

для обозначения мелодии

лирического и нежного характера. ...там, дальше, за

Ко... Ко – город в

Оклахоме.

Песня о себе5. Перевод К. Чуковского.

Из цикла «Дети Адама».

5 Песня о себе.– Одно из самых значительных

программных произведений,

входящих в "Листья травы", в котором раскрывается

образ лирического героя

Уитмена. ...И канука, и токахо, и конгрессмена, и негра я

принимаю...– Канук

– канадский житель французского происхождения.

Токахо (амер. слэнг) -

прозвище жителей одного из районов штата

Вирджиния. Гингэм – дешевая

суконная или хлопчатобумажная ткань. День

Благодарения – национальный

праздник США, учрежденный в память о первом

урожае, собранном жителями

Плимутской колонии в 1621 г., после голодной и

суровой зимы, пережить

которую колонистам удалось с помощью индейцев.

Празднуется в последний

четверг ноября. ... Житель Уврайна ставит западни... у

большого ручья,

который помогает Гурону наполниться...– Уврайн -

городок в штате Мичиган,

близ озера Гурон, одного из крупнейших в Северной

Америке. Скво – слово,

Запружены реки мои. Перевод К.

Чуковского.

О теле электрическом я пою. Перевод

М. Зенкевича.

заимствованное из языка индейцев-алгонкинов и

ставшее нарицательным

обозначением женщины-индианки. Смак – небольшое

рыболовное судно. ...Одно

время года идет за другим, и четвертого июля на

улицах несметные

толпы...Четвертое июля, или День Независимости -

национальный праздник в

США, годовщина "Декларации американской

Независимости", принятой Конгрессом

во время американской буржуазной революции в 1776

г. ...Частые пни обступают

прогалину, скваттер рубит топором...– Скваттер -

фермер-поселенец, "явочным

порядком" захватывающий незаселенный участок

земли. На территории США

скваттерство сохранялось до конца XIX в. ...Факелы

сверкают во мгле, что

висит над Чаттахучи или Алътомахо...Чаттахучи – река,

составляющая западную

границу штата Джорджия. Альтомахо – река в том же

штате. ...В стенах

эдобе... отдыхают охотники...– Эдобе (правильнее -

"эдоби") – постройка из

Час безумству и счастью. Перевод К.

Чуковского.

Из бурлящего океана толпы Перевод

К. Чуковского.

необожженного кирпича, которым широко пользовались

индейцы юго-запада США.

Окони – река в штате Джорджия. Элкхорн – река в

штате Небраска. ...Я

лодочник, пробираюсь по озеру... я гужер, я бэджер,

я бзкай...– На

американском жаргоне "гужер" – житель штата Индиана;

"бэджер" – житель штата

Висконсин; "бэкай" (правильнее – "бак-аи") – уроженец

штата Огайо. Квакер

(англ, "трясущийся", "дрожащий") – член христианской

протестантской секты,

возникшей в Англии в период английской

буржуазной революции. Квакеры

отвергали официальную церковную организацию,

внешнюю пышность и обрядность.

Часть квакеров, в связи с преследованием их в Англии,

переселилась в США в

60-х годах XVII в. Эта секта отличалась известной

религиозной терпимостью:

"каждый может по-своему проявлять в себе бога".

От квакеров-предков,

выходцев из Англии и Дании, выводил Уитмен

собственную независимость

Мы двое, как долго мы были

обмануты. Перевод К. Чуковского.

Однажды, когда я проходил городом.

Перевод К. Чуковского.

взглядов и свободу суждений. ...И я говорю новое

слово, это слово "En

masse"...– En masse (франц.) – все вместе, в массе.

Очиток – многолетнее

растение с сочными листьями, вьющееся по стенам и

скалам. Персимон -

фруктовое дерево, растущее в южных штатах

США. ...Где в вечер Седьмого

месяца...– Наименование месяцев при помощи

порядковых числительных Уитмен

заимствует из словаря квакеров. ...Где кати-дид играет

свою хроматическую

гамму...– Кати-дид – большой зеленый кузнечик,

обитающий в США.

Возвращаясь домой с молчаливым и смуглым

бушбоем...– Бушбой (англ, bush -

куст, заросли; boy – парень) – молодой колонист,

живущий в местности, еще не

расчищенной растительности. ...Нет, не о паденье

Аламо...– Имеется в виду

часовня г. Сан-Антонио, на бывшей территории

Мексики (ныне штат Техас).

Превращенная в крепость, она в 1836 г., в ходе войны

между США и Мексикой,

Я слышал вас, торжественно-нежные

трубы органа. Перевод. К. Чуковского.

Когда я, как Адам. Перевод К.

Чуковского.

была захвачена мексиканским генералом Сайта-Анна.

Весь ее гарнизон (сто

восемьдесят три американских ополченца) был

уничтожен во время штурма.

Падение Аламо стало для американцев трагическим

событием национального

значения. ...Это повесть о хладнокровном убийстве

четырехсот двенадцати

молодых людей...– Уитмен имеет в виду событие,

последовавшее за взятием

Аламо: захват мексиканскими войсками в плен отряда

американских солдат под

командованием капитана Фэнина (около четырехсот

человек) и его уничтожение

старину на морях?.. -

Весь последующий эпизод посвящен повествованию о

морском сражении между

американским кораблем "Bon Homme Richard" ("Добрый

Ричард", командир Джон

Поль Джонс) и превосходящим его по вооружению

английским фрегатом "Serapis"

1779 г. в ходе Войны за

Из цикла «Аир6 благовонный».

независимость США. ...В мой портфель я сую

Манито...– Манито -

обожествляемая североамериканскими индейцами

сверхъестественная сила,

заключенная во всех предметах. ...Вместе с Одином,

с безобразным

Мекситли...– Один – верховное божество в

скандинавской мифологии. Мекситли.-

Точного соответствия в ацтекской мифологии не

усматривается. По-видимому,

Уитмен составил имя, по звучанию близкое к именам

ацтекских богов мрака,

войны и смерти. Гимнософисты – философы Древней

Индии, крайние мистики. Веды

– древние религиозные книги индийцев. Теокалли -

храм ацтеков, где

совершались человеческие жертвоприношения. Кобу -

дикари Новой Зеландии.

6 Аир – род травянистых многолетних растений

семейства ароидных. Имеется

в виду Air calamus, распространенный в Северной

Америке, корневище которого

содержит эфирное масло. Аир, обладающий стойким

ароматным запахом,

Для тебя, Демократия. Перевод К.

Чуковского.

Эти песни пою я весной. Перевод Б.

Слуцкого.

Страшное сомненье во всем. Перевод

К. Чуковского.

Суть всей метафизики. Перевод А.

Сергеева.

Летописцы будущих веков. Перевод К.

Чуковского.

Когда я услыхал к концу дня7. Перевод

К. Чуковского.

Я видел дуб в Луизиане. Перевод К.

Чуковского.

Незнакомому. Перевод К. Чуковского.

символизирует в "Листьях травы" постоянство и

жизненную силу.

7 "Когда я услыхал к концу дня...".– Капитолий -

правительственное здание

в Вашингтоне, в котором происходят заседания

Конгресса.

В тоске и в раздумье. Перевод К,

Чуковского.

Когда я читаю о горделивой славе.

Перевод Н. Банникова.

Мы – мальчишки. Перевод К.

Чуковского.

Нет на моем счету. Перевод Н.

Банникова.

Приснился мне город. Перевод К.

Чуковского.

Ради чего, вы думаете, я берусь за

перо? Перевод И. Кашкина.

Если кого я люблю. Перевод К.

Чуковского.

Ты, за кем, бессловесный. Перевод К.

Чуковского.

Сейчас, полный жизни. Перевод А.

Старостина.

Salut au Monde!8 Перевод М. Зенкевича

и Н. Банникова.

8 "Salut au Monde!".– "Привет миру!" (франц.). ,

Поэма первоначально

Песня большой дороги.9 Перевод К.

Чуковского.

На Бруклинском перевозе. Перевод В.

вмела другое название: "Песнь в честь всех наций и всех

рас земли". ...как

друиды шли по рощам Моны, вижу омелу и

вербену...Друиды – жрецы древних

кельтов. Мона – остров Британского архипелага. Омела

и вербена считались у

кельтов священными растениями. ...Вижу посевы теффа,

отливающие золотым и

зеленым...– Тефф – однолетнее кормовое растение

семейства злаковых,

африканского происхождения.

9 Песня большой дороги.– Allons (франц.) – идем. ...И

чайки, покачивающие

корпус... и кое-где запоздалые лихтеры...Лихтер -

несамоходное грузовое

судно, служащее для дальних перевозок на буксире.

Песня радостей.10 Перевод К.

Чуковского.

Песня о топоре11. Перевод М.

Зенкевича.

Из "Песни о выставке"12. Перевод К.

Чуковского.

10 Песня радостей.– ...Или ловить губанов в

Чесапике...Чесапик – бухта в

штате Мэриленд на восточном побережье США.

Шкафут – верхний край

корабельного борта. Сент-Лоренс – река Святого

Лаврентия. Тысяча Островов -

группа небольших островов на реке Святого Лаврентия.

11 Песня о топоре.– ...Древнейшие зданья Ассирии,

Мизры...Мизра

(правильнее – "Мизр") – арабское название Египта.

Служил для альбийских

храмов в лесах или в полях...– Альбийцы, или

альбигойцы – сектанты Южной

Франции (Лангедока), приверженцы средневековой

ереси катаров, особенно

развившейся в XII-XIII вв. Альбигойцы находились в

частичной оппозиции

феодализму в связи с развитием в их среде

просвещения. Истреблены

инквизицией в конце XIII – начале XIV в.

12 Из "Песни о Выставке".-...где людоед,

Пальмерин...– Имеется в виду

Песня разных профессий. Перевод М.

Зенкевича.

Молодость, день, старость и ночь.

Перевод Н. Банникова.

"Пальмерин Английский" – рыцарский роман

идет об эпизоде с братьями, Пальмерином и Флориано,

заточенными в замок

великана, который собирался отдать их в пищу своим

охотничьим львам. ...И

Артур, и все рыцари сгинули, Мерлин, Ланселот,

Галахад...– Артур, Мерлин,

Ланселот, Галахад – персонажи и образы английских

средневековых легенд о

короле бриттов Артуре и рыцарях Круглого стола.

Сюжет, основанный на древних

сказаниях "артуровского цикла", был разработан

английским поэтом Альфредом

Теннисоном (1809-1892), создавшим цикл поэм под

названием "Королевские

идиллии" (1842-1885). Это произведение и имеет в

виду Уитмен. ...Позволь

представить незнакомку тебе, Колумбия... Во имя

Свободы приветствий

бессмертную!.. – Имеются в виду события Войны за

независимость испанских

колоний в Америке. В 1810-1826 гг. Колумбия

освободилась от испанского

Из цикла «Перелетные птицы».

Пионеры! О пионеры! Перевод К.

Чуковского.

Тебе. Перевод К. Чуковского.

Франция (18-й год наших Штатов,).13

Перевод И. Кашкина.

господства; в 1819 г. Симон Боливар провозгласил

создание федеративной

республики Великая Колумбия. В 1863 г., согласно

новой конституции, страна

получила название Соединенных Штатов Колумбии.

13 Франция (18-й год наших Штатов).– Хронология

Уитмена начинается от

"Декларации американской Независимости" (1776), то

есть речь идет о Франции

1794 г.; стихотворение посвящено кульминационному

моменту французской

буржуазной революции.

Год метеоров14 (1859-1860). Перевод Б.

Слуцкого.

Из цикла «Морские течения».

Из колыбели, вечно баюкавшей.

Перевод В. Левина.

Когда жизнь моя убывала вместе с

океанским отливом. Перевод. Б.

Слуцкого.

Слезы. Перевод К. Чуковского.

Птице фрегату. Перевод Н. Банникова.

Молодой рулевой у штурвала. Перевод

А. Старостина.

Ночью на морском берегу. Перевод К.

Чуковского.

Мир под морской водой. Перевод К.

Чуковского.

14 Год метеоров (1859-1860).-...Воспеть бы высокого

седого старика...-

Имеется в виду казнь Джона Брауна (1800-1859),

поднявшего на юге США

восстание за освобождение негров от рабства.

Ночью у моря один. Перевод А.

Сергеева.

Из цикла «У дороги».

Бостонская баллада.15 Перевод В.

Европа (72-й и 73-й годы этих

Штатов)16. Перевод К. Чуковского.

15 Бостонская баллада.– Написана в 1854 г., когда в

США действовал закон о

беглых рабах. По этому закону агенты южных

плантаторов арестовали в Бостоне

негра А. Бернса для передачи его "владельцу".

Буржуазные круги Бостона

оказала агентам поддержку. ...Дай дорогу, Джонатан...-

Джонатан – прозвище

американцев, в особенности жителей Новой Англии,

данное им англичанами.

Вот это так зрелище/ Мертвые поднялись из земли/..-

Призраки, поднявшиеся

из гробов и с ужасом глядящие на присланные

рабовладельцами войска,– это

участники американской Войны за независимость XVIII

в. ...глядеть на звезды

и полосы...– Имеется в виду государственный флаг

США. ...оркестр, играющий

"Янки Дудлъ"... "Янки Дудль" – начальные слова

маршевой патриотической

16 Европа (72-й и 73-й годы этих Штатов).– Речь идет о

1848 г., когда в

Ручное зеркало. Перевод К.

Чуковского.

Боги. Перевод А. Сергеева.

Когда я слушал ученого астронома.

Перевод К. Чуковского.

О я! О жизнь! Перевод А. Сергеева.

Одному из президентов. Перевод С.

Я сижу и смотрю. Перевод В. Левика.

Щедрым даятелям. Перевод К.

Чуковского.

Любовная ласка орлов. Перевод К.

Чуковского.

Деревенская картина. Перевод К.

Чуковского.

Изумление ребенка. Перевод К.

Чуковского.

Италии, Австрии, Франции и Германии произошла

революция, которая вскоре

потерпела поражение. Стихотворение посвящено

кровавому "умиротворению"

Красивые женщины. Перевод К.

Чуковского.

Мать и дитя. Перевод А. Сергеева.

Мысль. Перевод К. Чуковского.

Нашим Штатам (В их 16-е, 17-е и

18-е президенства). Перевод. И.

Из цикла «Барабанный бой17» .

О песни, сперва, для начала. . Перевод

Б. Слуцкого.

1861.18 Перевод М. Зенкевича.

Бей! Бей! Барабан! – Труби! Труба!

Труби! Перевод К. Чуковского.

Песня знамени на утренней заре19.

Перевод К. Чуковского.

17 Цикл "Барабанный бой" объединяет стихотворения,

посвященные событиям

Гражданской войны в США 1861-1865 гг.

18 1861. – 1861 год – год начала Гражданской войны в

США. ...мускулистого,

в синей одежде...– Войска Союза (северян) носили форму синего цвета.

Поднимайтесь, о дни, из бездонных

глубин. Перевод Б. Слуцкого.

Иди с поля, отец. Перевод М.

Зенкевича.

Странную стражу я нес в поле однажды

ночью. Перевод И. Кашкина.

Сомкнутым строем мы шли. Перевод

М. Зенкевича.

Лагерь на рассвете, седом и туманном.

Перевод Б. Слуцкого.

Когда я скитался в Виргинских лесах.

Перевод М. Зенкевича.

Как штурман. Перевод К. Чуковского.

Врачеватель ран. Перевод М.

Зенкевича.

Долго, слишком долго, Америка.

Перевод А. Сергеева.

Дай мне великолепное безмолвное

солнце. Перевод Н. Банникова.

19 Песня знамени на утренней заре. Флаг – в оригинале

вымпел (Pennant).

Не молодость подобает мне. Перевод

А. Сергеева.

Ты, загорелый мальчишка из прерий.

Перевод К. Чуковского.

Одному штатскому. Перевод К.

Чуковского.

Прощальное слово солдату. Перевод

Б. Слуцкого.

Повернись к нам, о Либертад. Перевод

Б. Слуцкого.

Из цикла "Памяти президента

Линкольна20" .

Когда во дворе перед домом цвела

этой весною сирень. Перевод К.

Чуковского.

20 Цикл посвящен Аврааму Линкольну (1809-1865),

который был президентом

США в годы Гражданской войны. Линкольн погиб 14

апреля 1865 года от руки

наемного агента плантаторов.

О Капитан! мой Капитан! Перевод К.

Чуковского.

У берегов голубого Онтарио (Из

поэмы). Перевод. И. Кашкина.

Из цикла «Осенние ручьи».

Был ребенок, и он рос с каждым днем.

Перевод И. Кашкина.

Городская мертвецкая. Перевод К.

Чуковского.

Этот перегной. Перевод К. Чуковского.

Европейскому революционеру,

который потерпел поражение21.

Перевод К.

Чуковского.

21 Европейскому революционеру, который потерпел

поражение. – Стихотворение

дано в его ранней редакции (1856 г.). В дальнейшем

было смягчено. Во втором

издании} озаглавлено иначе: "Поэма Свободы для

Азии, Африки, Европы,

Америки, Австралии, Кубы и Морских Архипелагов".

Птичьим щебетом грянь. Перевод Н.

Банникова.

Музыкальность. Перевод К.

Чуковского.

Вы, преступники, судимые в судах.

Перевод К. Чуковского.

Законы творенья. Перевод А. Сергеева.

Уличной проститутке. Перевод К.

Чуковского.

Чудеса. Перевод И. Кашкина.

Искры из-под ножа. Перевод Н.

Банникова.

О Франции звезда (1870-1871)22.

Перевод И. Кашкина.

Укротитель быков. Перевод Н.

Банникова.

Странствуя утром. Перевод А.

Старостина.

Гордая музыка бури23. Перевод В.

22 О Франции звезда.– Стихотворение посвящено

Парижской коммуне.

Моление Колумба. Перевод Б.

Слуцкого.

Из поэмы «Спящие».

23 Гордая музыка бури. – Tutti (итал.) – музыкальный

термин, обозначающий

игру всего оркестра. Норма – героиня одноименной

оперы итальянского

композитора Винченцо Беллини (18011835). Лючия -

героиня оперы "Лючия ди

Ламмермур" Г. Доницетти (17971848), сюжет которой

взят из романа В. Скотта

"Ламмермурская невеста". Эрнани – герой

одноименной оперы Дж. Верди

(1813-1901). Либретто написано на основе драмы В.

Гюго "Эрнани". Фернандо. -

Вероятно, имеется в виду Фернандо, монастырский

послушник, влюбленный в

Леонору, героиню оперы итальянского композитора Г.

Доницетти "Фаворитка".

Амина – героиня оперы Беллини "Сомнамбула".

Альбони Мариэтта (1823-1894) -

итальянская певица, первая исполнительница

контральтовых партий в операх

Россини. Кинг – название старинного китайского

ударного музыкального

инструмента. Вина – индийский струнный щипковый

инструмент. Баядера -

Я вижу: голый красавец гигант.

Перевод К. Чуковского.

Ледяной ураган, словно бритвами24

Перевод К. Чуковского.

Скво. Перевод К. Чуковского.

Мысли о времени. Перевод Р. Сефа.

Из цикла "Шепот божественной

храмовая танцовщица в Индии. Stabat mater

–"католическое песнопение на текст

духовного стихотворения XIII в. Начальные слова

"Stabat mater dolorosa..."

(лат. – "Мать скорбящая стояла..."). Agnus De (лат. -

ЛИСТЬЯ ТРАВЫ

Песнь о смерти

Ты, милая, ласкающая смерть,

Струясь вокруг мира, светло ты приходишь, приходишь,

Днем и ночью, к каждому, ко всем!

Рано или поздно ты, нежная смерть!

Слава бездонной вселенной

За жизнь, за радость, за вещи и любопытные знания,

За любовь, за сладкую любовь! Но слава! слава! слава!

Твоим сжимающим, холодным и хватким рукам, о смерть!

Ты темная мать! Ты всегда недалёко скользишь неслышною поступью!

Пел ли тебе кто-нибудь приветственную радостную песнь?

Эту песнь пою тебе я, я славлю тебя выше всех,

Чтобы ты, когда наступит мой час, шла ко мне неспотыкающимся шагом!

Могучая спасительница, ближе!

Всех, кого ты унесла, я пою, я радостно пою мертвецов.

Утонувших в любовном твоем океане,

Омытых в водах твоего блаженства, о смерть!

От меня тебе лихие серенады!

Пусть танцами отпразднуют тебя, пусть нарядятся, пируют,

Тебе подобают широкие дали, высокое небо,

И жизнь, и поля, и громадная задумчивая ночь.

Тихая ночь под обильными звездами,

И душа, обращенная к тебе, о широкая, облеченная покрывалами смерть,

И тело, льнущее благодарно к тебе.

Над вершинами деревьев я возношу мою песнь к тебе.

Над волнами, встающими и падающими, над мириадами прерий и широких полей,

Над городами, набитыми людом, над многолюдными дорогами и верфями,

Я шлю тебе веселую песнь, радуйся, радуйся, о смерть

(Из поэмы „Когда сирень расцвела у порога") .

Вы, преступники, приведенные в суд

Вы, преступники, приведенные в суд,

Вы, острожники, в тюрьме за решеткой,

Вы, осужденные убийцы, в цепях и железных ручных кандалах,

Кто же я, что я не за решеткой?

Почему не судят меня?

Я такой же окаянный и дьявольский,

Отчего же руки мои не в оковах, ноги мои не в железах?

Вы, проститутки, пестро-наряженные, по тротуарам гуляющие,

Или бесстыдствующие в кельях своих,

Кто же я, что назову вас бесстыднее меня?

Я виновен! я сам сознаюсь!

(Не славословьте меня, почитатели - не пойте мне льстивых похвал,

Похвалы меня раз"яряют до судорог,

Я вижу, чего вы не видите - я знаю, чего вы не знаете).

Внутри, за этими ребрами, я загрязненный, задохшийся,

Под этим притворно-бесстрастным лицом клокочут адские волны.

Я похотливый, порочный,

Я сопутник злодеев, я к ним сопричислен,

Я сам в этом сонме проституток и каторжников,

Отныне не.буду отрекаться от них, ибо как отрекусь от себя? *)

(Из цикла „Осенние Ручьи") .

*) Эти стихи являются воплощением известной формулы Достоевского: „Воистину всякий пред всеми за всех и за все виноват". Спенсер высказал эту же мысль такими словами: „Никто не может называться свободным, пока не свободны все. Никто не может быть вполне беспорочным, пока есть хоть один порочный. Никто не может быть совершенно счастлив, пока не будут счастливы все".

Первый встречный, если ты, проходя, вдруг захочешь со мною завести разговор, почему бы тебе не начать разговора со мною?

Почему бы и мне не начать разговора с тобой?

(Из цикла „Начертания") .

Изумление ребенка

Мальчишкою малым, бывало, замолкну и в изумлении слушаю,

Как в воскресных речах у священника Бог выходит всегда супостатом,

Противоборцем какой-нибудь твари.

(Из цикла „У дороги") .

Тому, кто скоро умрет

Я удаляю окружающих тебя, ибо я принес тебе весть,

Ты скоро умрешь. Пусть другие говорят, что хотят, я не умею лукавить,

Я точен и безжалостен, но я люблю тебя; тебе спасения нет.

Нежно я кладу тебе на плечо мою правую руку,

Я не говорю ничего, я молча приникаю к тебе головою,

Я сижу с тобою рядом, спокойный и преданный,

Я не сиделка, не отец, не сосед, но я больше для тебя, чем они,

Я отрешаю тебя от всего, что в тебе есть тленного и ложного, оставляю лишь вечно-духовное,

Ты сам никогда не умрешь,

Труп, который останется после тебя, это не ты, а навоз.

Нечаянно засияло солнце, где и не ждали его,

Тебя охватывают сильные мысли, и доверчивой ты улыбаешься.

Ты позабыл, что ты болен, и я позабыл, что ты болен,

Ты не замечаешь лекарств, тебя не волнуют рыдания, ты знаешь, что я - близ тебя,

Я увожу от тебя посторонних, нечего им рыдать над тобою,

Я не рыдаю над тобою, я поздравляю тебя.

(Из цикла.Шопоты Смерти Небесной") .

Городская мертвецкая

У городской мертвецкой, у входа,

Я, любопытствуя, замедлил шаги.

Вижу: бедный, отверженный труп, проститутка,

Сюда принесли ее тело,

Оно лежит на мокром кирпичном полу, никто не пришел за ним,

Святыня, женщина, женское тело, я вижу тело, гляжу

на него на одно, ничего другого не вижу,

Оцепенелая тишина не смущает меня, ни вода, что каплет из крана,

Ни трупный смрад, -

Но этот дом, - дивный дом, изящный, прекрасный дом -

Развалившийся,

Этот бессмертный дом, превышающий все наши здания,

Наш Капитолий, с белым куполом, с гордой статуей наверху *); и старые храмы с колокольнями, воздетыми кверху, -

Этот прекрасный и страшный развалина-дом,

Обитель души, сам - душа,

Дом, избегаемый всеми,

Прими же дыхание губ задрожавших моих

И эту слезу одинокую,

Как поминки от меня, уходящего,

Ты, сокрушенный, разрушенный дом, дом греха и безумия,

Ты, мертвецкая страсти,

Дом жизни, недавно смеющийся, шумный,

Но и тогда уже мертвый,

Звеневший и дивно украшенный дом,

Но мертвый, но мертвый, мертвый.

(Из цикла „Осенние Ручьи")

*) Капитолий - здание в городе Вашингтоне; там происходят заседания конгресса и верховного суда. Оно украшено высоким железным куполом. На куполе статуя свободы, воздвигнутая в 1863 году скульптором Томасом Крофордом.

Любовные игры орлов

Иду над рекою по дороге (моя утренняя прогулка, мой отдых),

Вдруг задавленный крик наверху,

Любовная ласка орлов,

Слияние стремительных тел в высоте,

Сцепленные сжатые когти,

Кружение, безумие, бешенство, вихрь живого вверху колеса,

Бьющих четыре крыла, два клюва,

Вертящейся массы комок,

Кувыркание, бросание, увертки, прямое падение вниз,

Над рекою повисли, двое - одно, в оцепенении истомы,

В воздухе томно недвижны,

И вот, расстаются, и когти ослабли, и в небо вздымаются вкось, на медленных мощных крылах,

Он своим и она своим разделенным путем.

(Из цикла „У дороги") .

Деревенская картина

За широкими воротами мирной риги деревенской

Озаренная поляна со скотом и лошадьми,

И туман, и ширь, и дальний уходящий горизонт.

(Из цикла „У дороги") .

Песня о большой дороге

(Фрагмент)

Пешком, с легким сердцем, выхожу на большую дорогу,

Здоровый, свободный, - весь мир предо мною!

Серая длинная тропа ведет меня, куда я хочу.

С этой минуты мне не надо счастья, я сам - свое счастье.

С этой минуты я ни о чем не хнычу, ничего не хочу,

Жалобы, вопросы и книги остались дома,

Сильный и радостный я шагаю по дороге вперед.

Земля, разве этого мало?

Мне не нужно, чтобы звезды спустились ниже,

Я знаю, они хороши и там, где сейчас...

Вот глубокий урок - всё принять, никого не отвергнуть, никому не оказать предпочтенья,

Негр, преступник, неграмотный, больной - всем открыта и доступна она;

Роды, кто-то бежит за доктором, нищая ковыляет, шатается пьяный, рабочие идут гурьбою и смеются, мебель везут на дачу,

Расфуфыренный франт, погребальные дроги, влюбленные, убежавшие из дому,

Все проходят, и я прохожу, и все проходит, и никто никому не помеха,

Ни одного нелюбимого, ни одного обойденного, все они дороги мне.

Я думаю, что геройские подвиги все рождались на вольном ветру,

И все вольные песни - на воздухе,

Я думаю, что я мог бы сейчас встать и творить чудеса,

Я думаю, что кого я ни встречу сейчас, тот мне с первого взгляда полюбится

И полюбит меня,

Я думаю, что кого ни увижу сейчас, тот должен быть счастлив.

Большими глотками я глотаю просторы и дали! Запад и восток - мои, север и юг - мои!

Я больше, чем я думал, - я лучше, чем я думал, Я и не знал, до чего я хорош,

Я развею себя между всеми, кого ни встречу,

Я подарю каждому новую радость и новую силу,

И кто отвергнет меня, не опечалит меня,

А кто примет меня, будет благословен и блажен.

Если бы тысяча прекрасных мужей предстали сейчас предо мною, это не удивило бы меня,

Если бы тысяча красивейших женщин явились сейчас предо мною, это не изумило бы меня.

Теперь я постиг, как создать самых лучших людей:

Пусть вырастают на вольном ветру, спят и едят с землею.

Здесь испытание мудрости,

Здесь я проверю сейчас все религии и философии,

Может быть, они хороши в духоте академий, но никуда не годятся под широкими тучами, пред зелеными далями, у бегущих ручьев.

Питательно только зерно, только ядро всех вещей,

Кто же совлечет их шелуху, кто же для тебя и для меня счистит с них скорлупу?

Почему многие, приближаясь ко мне, зажигают в крови моей солнце?

Почему, когда они покидают меня, флаги моей радости никнут?

Почему под иными деревьями меня опьяняют всегда широкие и мелодичные мысли?

(Я думаю, и лето, и зиму они зреют на этих деревьях и падают на меня, как плоды).

Откуда благоволение ко мне проходящих мужчин и женщин?

Откуда мое благоволение к ним?

А llons ! кто бы ты ни был, выходи и пойдем вдвоем,

Со мною ты не утомишься в дороге.

Сначала дорога неласкова, сначала молчалива и нерадушна земля, непостижна и неприветна природа.

Но иди, не унывая, иди вперед, и ты узришь божеское, сокровенное,

Не сказать никакими словами, какую великую ты узришь красоту.

Аllons! Вперед! Не мешкая!

Пусть эта гавань защищает от бури,

Пусть эти люди гостеприимны, а это жилище уютно,

Мы помчимся по безумному, по бездорожному морю!

С нами земля и стихия,

С нами здоровье, задор, любопытство, гордость, восторг!

Но не приходите ко мне, кто уже расточил свое лучшее,

Сифилитиков и пьяниц мне не надо!

Слушай! я скажу тебе правду,

Я не предлагаю тебе старых приятных даров,

Я предлагаю тебе новые тяжкие,

Идем, но предупреждаю тебя, что я потребую многого,

Ты не должен собирать и громоздить то, что называется богатством,

Все, что наживешь и накопишь, разбрасывай, куда ни пойдешь;

Войдя в какой-нибудь город, не оставайся в нем дольше, чем нужно, и, верный зовущему голосу, поскорее уходи прочь,

Те, кого ты оставишь там, будут издеваться над тобою, язвить тебя злыми насмешками,

Любящие руки попытаются тебя удержать, но да будут твои поцелуи прощальными,

И да не станут эти руки оковами.

Аllons! К бесконечному и безначальному!..

Мы возьмем с собою в дорогу все здания и улицы, куда бы мы ни пошли,

Что же такое вселенная, как не дорога, - множество дорог для блуждающих душ,-

Они шествуют вперед и вперед,

Любящие, больные и отверженные,

Величавые, могучие, безумные, слабые, гордые, отчаянные.

Я не знаю, куда они идут, но знаю, что к великому, к лучшему.

Выходите же, мужчины и женщины!

Нечего корпеть в своих домах, хотя бы вы сами построили их,

Прочь из заточения и мрака! Выходите прочь из тайника;

Никакие мольбы не помогут, я знаю каждое укромное место,

Вы не заслонитесь от меня ни одеждой, ни танцами, ни обедом, ни смехом.

Я вижу сквозь все покровы ваши скрытые скорби и ужасы.

Вы не скажете ни жене, ни подруге, ни мужу

Об этом страшном своем двойнике, который бродит бессловесный по улицам

И в гостиных прикрывается личиной учтивости,

И всюду, в вагонах, в каютах, в общественных собраниях, изящно одетый, смеется,

А в груди у него смерть, а в черепе у него преисподняя -

Там, под белой манишкой, под лентами и бутоньерками,

Как он говорлив, говорит обо всем, но ни звука не говорит о себе.

Аllons! Торопись! Пусть бумага останется у тебя на столе неисписанная

И на полке - непрочитанная книга,

Пусть останется твой инструмент на заводе, и ты не заработаешь денег,

Пусть училище останется пустое! Не слушай призывов учителя!

Камерадо, я даю тебе руку, я даю тебе свою любовь, я даю тебе всю свою душу, ничего не проповедуя, не требуя,

Пойдешь ли ты со мною в дорогу, неразлучный до могилы сопутник?

Кто бы ты ни был, я боюсь, что ты идешь по пути сновидений,

Я боюсь, что то, в чем ты так крепко уверен, уйдет у тебя из-под ног и под руками растает,

Даже и теперь обличье твое, и твой дом, и слова, и дела, и тревоги, и твое веселье и безумство,

Все ниспадает с тебя, и твое настоящее тело, и твоя душа настоящая - только они предо мною,

Ты предо мною стоишь в стороне от работы твоей и заботы, от купли-продажи,

От фермы твоей и от лавки, от того, что ты ешь, что ты пьешь, как ты скорбишь, умираешь.

Кто бы ты ни был, я руку тебе на плечо возлагаю, ты будешь моей поэмой!

Я близко шепчу тебе на ухо:

Много любил я мужчин и женщин, но никого не любил, как тебя.

О, долго я мешкал вдали от тебя, долго я был немой,

Мне бы давно прибежать к тебе,

Мне бы твердить о тебе без конца, мне бы тебя одного воспевать.

О, я покину всех, я пойду и создам гимн о тебе,

Никто ведь не понял тебя, я один понимаю тебя,

Никто не был справедлив к тебе, ты сам справедлив к себе не был,

Все находили из"яны в тебе, один только я не вижу никаких из"янов в тебе,

Один только я не ставлю над тобою ни владыки, ни господина, ни Бога:

Над тобою лишь тот, кто таится в тебе самом.

Иконописцы писали кишащие толпы людей, и меж них одного посередине,

И голова одного посередине была в золотом ореоле, -

Я же пишу икону, на которой мириады голов, и все до одной в золотых ореолах,

От руки моей льется сияние, от мужских и от женских голов вечно исходит оно.

О, я мог бы пропеть о тебе такие величавые гимны, я мог бы прославить тебя!

Как ты велик, ты не знаешь и сам, проспал ты себя самого,

Твои веки как будто опущены были во всю твою жизнь,

И все, что ты делал, к тебе обернулось, словно бы кто над тобой посмеялся.

(Богатства твои и молитвы, и знания, если не в чью-то насмешку они обернулись, то во что обернулись они?)

Но посмешище это - не ты.

Там, под спудом, внизу, затаился ты, настоящий,

И я вижу тебя, где никто не увидит тебя.

Ни молчание твое, ни конторка, ни ночь, ни наглый твой вид, ни рутина твоей жизни не скроют тебя от меня;

Лицо твое бритое и желтое, беспокойные зрачки - пусть сбивают с толку других, но меня не собьют.

Твой пошлый наряд, безобразную позу и пьянство, и похоть, и раннюю смерть, - все я отбрасываю прочь.

Ни у кого нет таких дарований, которых бы не было и у тебя,

Ни такой красоты, ни такой доброты, какие теперь у тебя,

Ни дерзания такого, ни терпения такого, какие есть у тебя,

И какие наслаждения ждут других, такие ждут и тебя.

Я никому ничего не дам, если столько же не дам и тебе,

Никого, даже Бога, я песней моей не прославлю, если я не прославлю тебя.

Кто бы ты ни был! иди напролом и требуй!

Эта пышность Востока и Запада - безделица рядом с тобою,

Эти равнины безмерные и эти реки безбрежные - безмерен, безбрежен и ты, как они,

Эти бури, вулканы, стихии, движения Природы, иллюзии смерти, - ты тот, кто над ними владыка,

Ты по праву владыка над скорбью, над страстью, над стихией, над смертью!

С ног твоих путы спадают, и ты видишь: все превосходно!;

(Из цикла.Перелетные птицы") .

в 72 и 73 году Этих Штатов *)

*) „Этими Штатами" Уот Уитмэн называл Соединенные Штаты Америки .

Из своего трухлявого и душного логова, логова рабов,

Она молнией прянула и сама на себя удивляется,

Ногами она топчет золу и лохмотья,

А руками сжимает глотки королей.

О, надежда и вера!

О, страдальческий, конец патриотов-изгнанников, испускающих дух на чужбине!

О, сколько больных сердец!

Вернитесь сегодня на родину, да будет вам новая жизнь.

А вы, получавшие золото за то, что чернили Народ,

Узнайте, лжецы, что за все ваши пытки, за судороги,

За многообразный придворный грабеж, за выматывание денег у бедных,

За то, что лгали, обещая, королевские уста и, обеты нарушая, хохотали,-

Народ отмщает прощением, ему не нужны ваши головы,

Ему омерзительна свирепая лютость царей!

Но нежная милость взрастила жестокую гибель, и запуганные короли пришли назад,

Идут величаво и гордо, у каждого свита: поп, вымогатель, палач,

Тюремщик, законник, лорд, солдат и шпион.

А сзади всех - смотри! - какой-то призрак ползет и крадется, мглистый, как ночь,

Весь в багряницу закутан, лоб, голова и тело обмотаны кроваво-красными складками,

Не видно ни глаз, ни лица,

Но из-под этих алых одежд, приподнятых невидимой рукою,

Один единственный скрюченный палец, указующий ввысь, в небеса,

Появляется, как головка змеи.

А в свежих могилах лежат трупы окровавленных юношей,

И натянуты веревки у виселиц, и носятся пули владык,

И деспоты громко смеются, -

Но все это даст плоды, и плоды эти будут хорошие.

Эти трупы юношей,

Эти мученики, висящие в петле, эти пронзенные серою сталью сердца,

Недвижны они и холодны, но все же они вечно живут, и их невозможно убить.

Они живут, о короли, в других таких же юных,

Они в оставшихся братьях живут, готовых снова восстать против вас,

Они были очищены смертью, умудрены и возвеличены ею.

Над каждым убиенным за свободу, из каждой могилы возникает семя свободы, а из этого семени - новое,

Далеко разнесут его ветры для новых и новых посевов,

Его взлелеют дожди и снега.

И каждая душа, покинувшая тело, убитое тираном-палачом,

Незримая парит над землею, шепчет, зовет, стережет.

Свобода! пусть отчаются другие - я вовек не отчаюсь в тебе.

Что? этот дом заколочен? Хозяин куда-то исчез?

Ничего, он скоро вернется, ждите его.

Приготовьтесь для встречи, - вот уже идут его вестники.

(Из цикла „У дороги") .

Бей, бей, барабан

В окна, - в двери, - ворвитесь, как буйная рать!

В торжественную церковь! - долой молящихся!

В школу! - долой школяров!

Прочь от невесты, жених, - не время тебе блаженствовать с нею,

Не время мирному пахарю мирно пахать и косить!

Так бешено гремишь ты, барабан, так яростно трубишь ты, труба!

Бей! бей! барабан! - труби! труба! труби!

Гряньте над грохотом города, над громыханием колес!

Что? для спящих готовы постели? Кто же заснет в эту ночь?

Не торговать, торгаши! Барышники, сегодня не барышничать!

Смеют ли говоруны говорить? Смеет ли петь певец?

Что? адвокат по прежнему мямлит свою речь на суде?

Громче же, барабанная дробь! Кричи, надрывайся, труба!

Бей! бей! барабан! - труби! труба! труби!

Что за дело до молящих и плачущих, до перепуганных стариков!

Заглушите младенческий крик и материнские вопли!

Пусть даже мертвецы задрожат, непогребенные, ждущие гроба!

Вопите, кричите, трубы! Греми, роковой барабан!

(Из цикла „Барабанный бой") .

Ты, мальчишка из прерий

Ты, загорелый мальчишка из прерий,

И до тебя приходило в наш лагерь много желанного, жданного,

Хвалы и дары приходили, и сытая пища, пока, наконец, с новобранцами

Не прибыл и ты, бессловесный, в руках у тебя ничего,

но мы глянули один на другого.

И больше, чем всеми дарами вселенной, ты одарил меня.

(Из цикла „Барабанный бой").

Годы современные

Годы современности! годы несвершенного!

Ваш горизонт поднимается, я вижу, что он расступается для более царственных драм,

Я вижу, что не только Америка, не только народ Свободы, но и другие народы готовятся к участию в этом спектакле,

На сцену с грохотом входят новые лица, старые сходят со сцены,

Являются новые союзы народов, всеобщая солидарность племен,

Я вижу, как неудержимо, могуче вступает это новое полчище на мировые подмостки,

(А старые рати, старые войны сыграли ли они свои роли?

Сыграны ли все акты той пьесы, которую им надлежало сыграть?).

Я вижу Свободу, во всеоружии, победоносную, гордую,

И с нею, плечо к плечу, по правую и по левую руку, шествуют Мир и Закон,

Великолепное трио, вышедшее в бой против мысли о касте;

К каким историческим развязкам мы близимся с такой быстротой?

Я вижу миллионы людей, марширующих вперед и назад,

Стерты рубежи между царствами, проведенные в Европе царями,

Ныне возведет сам народ свои рубежи на земле (все другие долой),

Никогда еще не был простой человек более подобен Богу,

О! как он торопит, толкает, движет массы вперед и вперед!

Его дерзкая нога на земле и на море, везде,

В Тихом Океане он создает поселения, архипелаги он колонизует -

Он спаял, он связал воедино все страны, всю географию мира пароходом, телеграфом, газетой, множеством военных орудий, фабриками, всюду разбросанными;

Что это за шопот, о страны, бежит между вами, проносится в пучине морской?

Все народы беседу ведут? Не создается ли у шара земного единое сердце?

Человечество стало единое тело, сплотилось в единый народ, тираны дрожат, их короны, как призраки, тают,

Кто предскажет, что завтра случится, дни и ночи исполнены знаменьями,

О, вещие, пророческие годы!

Деянья, еще не содеянные, вещи, еще не созданные, нагрянули на меня, я их чувствую в экстатическом лихорадочном сне,

Они нахлынули на меня, они давят меня, они насквозь проницают меня,

И вот у меня перед взором нет ни Америки, ни Европы,

Все прошлое, завершенное отступает, куда-то во мрак,

Надвигается огромное будущее, идет и идет на меня.

(Из „Песен Расставания").

Когда я читаю книгу

Когда я читаю книгу, где описана знаменитая жизнь,

Я говорю: разве в этом была вся жизнь человеческая?

Так, если я умру, и мою вы опишете жизнь?

(Будто кто-нибудь знает, в чем моя жизнь была?

Нет, я и сам ничего не знаю о моей настоящей жизни:

Несколько темных следов, разбросанные знаки, намеки,

Которые я сам для себя пытаюсь здесь начертать).

(Из цикла „Начертания").

Одной певице

Прими этот дар,

Я его берег для героя, для вождя, для трибуна,

Для того, кто послужит великому делу,

Старому делу свободы и преуспеяния народов,

Кто с вызовом глянет в глаза притеснителям,

Кто подымет мятеж,

Но я вижу теперь, что мой долгохранимый подарок,

Как им, принадлежит и тебе.

(Из цикла „Начертания") .

Из „Песни о выставке"

(Фрагмент)

Муза, беги из Эллады, покинь Ионию,

Сказки о Трое, об Ахилловом гневе забудь,

О скитаниях Одиссея, Энея.

К Парнасу прибей табличку:

„За от"ездом сдается в наем".

И такое же повесь об"явление

На всех итальянских музеях, на замках испанских, французских, германских,

В Сионе, на яффских вратах, и на горе Мориа,

Ибо новое царство, - пошире, вольнее! - ждет, как царицу, тебя!

Наши призывы услышаны! Смотрите: она идет!

Я слышу шелест ее одежды, я вдыхаю аромат ее дыхания.

О, царица цариц! О, смею ли верить,

Что изваяния богов и древние храмы не властны тебя удержать,

И Виргилий, и Данте, и мириады преданий, поэм, -

Неужели ты кинула все и прибежала сюда?

Да, ей уже не о чем петь - там над иссякшим Кастальским ключей,

Ибо нем египетский Сфинкс, у него перебита губа,

Каллиопа навеки замолкла, и Мельпомена, и Талия мертвы,

Иерусалим - горсть золы, развеянной всеми ветрами,

Крестоносцы, полночные призраки, растаяли вместе с рассветом,

Где людоед Пальмерин? Где башни и замки, отраженные водами Уска?

Где рыцари Круглого Стола, где Артур, Мерлин, Ланселот?

Сгинули! сникли! пропали! как испарение исчезли *).

Скончался! Скончался для нас навсегда этот мир, когда-то могучий,

Ныне опустелый - отлетела душа! - призрачный, опустелый мир.

Шелками расшитый, ослепительно-яркий, но чужой, королевский, поповский!

В склепе фамильном схоронен,

Корона его и доспехи с ним заколочены в гроб,

И герб его - алая страница Шекспира,

И панихида над ним - сладко тоскующий стих Теннисона.

К нам поспешает беглянка,

Я вижу ее, если вы и не видите.

К нам торопится на rendez - vous , пробивает дорогу локтями, шагает в толпе напролом,

Жужжание наших машин и резь паровозных свистков ее не страшат,

Ее не смущают ни стоки дренажа, ни циферблат газометра,

Приветно смеется и рада остаться у нас! Она здесь! на кухне средь посуды!

*) Это стихотворение мы воспроизвели в его первой редакции, так как последующие кажутся нам более слабыми. Против этих стихов энергично протестовал юноша Оскар Уайльд. В его лекции „Ренессанс английского искусства" читаем: „Тщетно призывается муза поэзии - хотя бы и трубным гласом Уота Уитмэна - эмигрировать из Ионии и Греции и прибить к Парнасу табличку: „за от"ездом сдается в наем". Зов Каллиопы еще не умолк, азиатский эпос не вымер; Сфинкс не лишился языка, и не высох Кастальский источник. Ибо искусство есть сущность жизни, и ему неведома смерть. Искусство - абсолютная реальность, и ему нет дела до фактов" (Сбор. соч. Оскара Уайльда, изд. „Нивы", т. IV, 134).

Но, кажется, я позабыл приличье!

Позвольте же представить незнакомку! (Я ведь только для того и живу, только для того и пою).

Колумбия *)! Во имя свободы, приветствуй бессмертную!

Подайте друг другу руки, - и будьте отныне как сестры.

Ты же, о, Муза, не бойся! новые дни осенили тебя,

Вокруг тебя какие-то новые, какие-то странные люди, небывалая порода людей

Но сердца все те же, и страсти те же,

Люди внутри и снаружи все те же,

Не лучше, не хуже, - все те же лица людей,

И та же любовь, и красота и обычаи те же.

*) Так Уитмэн называл Америку .

Прочь эти надоевшие басни!

Прочь эти вымыслы, эти романсы, драмы дворов чужестранных,

Эти любовные стансы, облитые патокой рифмы, эти интриги и страсти бездельников, Годные лишь для балов, где танцоры кружатся всю ночь, -

Пустая забава, нездоровый досуг для немногих,

С духами, вином и в тепле, под сияющими канделябрами.

Муза! я принесу тебе наше здесь и наше сегодня,

Пар, керосин и газ, великие железные пути!

Трофеи нынешних дней: нежный кабель Атлантика,

И Суэцкий канал, и Готардский тоннель, и Бруклинский мост *).
Всю землю тебе принесу, как клубок, обмотанную рельсами,
Наш вертящийся шар принесу **).

*) Мост длиною в 1 1/2 версты, соединяющий Нью-Йорк с городом Бруклином. Строился одиннадцать лет: с 1872 по 1883 г.

**) Замечательно, что в том же 1855 году, когда вышла книжка Уитмэна, подобные идеи развивал во Франции поэт Максим Дюкан (Мах ime du Camp) в своих „Современных Песнопениях". В старом Некрасовском „Современнике" (1855 г., т. III) мы нашли о нем такие строки: „Поэт уверяет нас, что Диана давно перестала ожидать в роще Эндимиона, что Аполлон умер уже от дряхлости на своем Парнасе, что Пегас устарел... Что же воспевает он сам? Железные дороги, локомотивы, пар, газ, электричество, хлороформ и т. д. Все это прекрасно, даже, может, быть, очень умно и остроумно, и стихотворения Дюкана, по крайней мере - предметы его песнопений, действительно, современны, но мы сомневаемся, чтобы во всем этом было много поэзии". Интересующиеся Дюканом могут прочесть о нем в книжке Я. Тугендхольда „Город во французской поэзии". Там, между прочим, приводится такой отрывок из знаменитого манифеста Дюкана: „Открывают пар, а мы воспеваем Венеру! Открывают электричество, а мы воспеваем Вакха! Это абсурд! Сколько раз описывали жерло вулкана, отчего же нам не воспеть горн завода в С r е uzot !"-Максим Дюкан (1822-1894), один из ближайших друзей Флобера, был историком, поэтом, критиком, путешественником и журналистом. Тургенев изобразил его в очерке „Казнь Тропмана".

В 1855 г. Америка впервые по-знакомилась с поэтическим сбор-ником Уитмена «Листья травы». Годы, предшест-вующие появлению первого издания «Листьев тра-вы», отмечены напряженной творческой работой поэта. Он изучал философию, эстетику, музыку, живо-пись, астрономию, интересовался египетской древно-стью, писал рецензии и активно участвовал в поли-тической жизни страны. В 1848 г. он совершил пу-тешествие по Америке; посетил Нью-Орлеан, Чикаго и западный фронтир. К 1855 г. почти полностью сформировались его эстетические и политические симпатии: Уитмен свято уверовал в пророческую миссию поэта и в возможность осуществления в Америке истинной демократии.

«Листья травы» — единственная книга стихов Уол-та Уитмена. При жизни поэта она была переиздана девять раз. Однако неизменным оставалось только название книги. Поэт постоянно и порой существен-но перерабатывал старые стихи и поэмы и в каждое последующее издание «Листьев травы» включал но-вые произведения, кардинально изменяя композицию сборника. По крайней мере, семь из девяти изданий книги значительно отличаются друг от друга. Амери-канский исследователь творчества У. Уитмена Г. У. Ал-леи писал по этому поводу: «Каждое издание... име-ло свой особый образ, смысл, аромат, питалось своим соком, подобно чудесному волшебному дереву...»

Над книгой «Листья травы» Уолт Уитмен рабо-тал почти сорок лет. Украинский переводчик поэзии Уитмена Лесь Герасимчук отмечал, что тема книги американского поэта — «это сам Уитмен», сюжет — «Человек и Вселенная», идея — «вечное и непоколе-бимое торжество человека». Уитмен широко вводил в поэзию ораторские приемы (восклицания, призы-вы, риторические вопросы), усиливающие эмоциональ-ную насыщенность и естественность поэтической речи:

Уитмен мастерски использовал ритмику стихотво-рения как одно из средств создания образа-пережи-вания. Параллелизм построения строк, повторы целых групп слов, звукоподражания усиливают эмоцио-нальное восприятие образов-символов в его стихах (например, Америка — «фрегат, отчаянный и гроз-ный!», Линкольн — капитан и отец). Уитмен иногда сознательно использовал поэтические возможности традиционного метрического построения стиха и даже рифмы, продемонстрировав свое мастерство в цикле стихов, посвященных «Памяти президента Линкольна»:

О Капитан! мой Капитан! сквозь бурю мы прошли, Изведан каждый ураган, и клад мы обрели, И гавань ждет, бурлит народ, колокола трезвонят, И все глядят на твой фрегат, отчаянный и грозный! Но сердце! сердце! сердце! Кровавою струей Забрызгана та палуба, Где пал ты неживой... (Перевод К. Чуковского)

Хотя Уитмен и прибегал иногда к традицион-ному ритму и рифме, в основу его стихосложения лег свободный, организованный интонационным един-ством ритм верлибра:

Слышу, поет Америка, разные песни я слышу: Поют рабочие, каждый свою песню, сильную и зазывную. Плотник — свою, измеряя брус или балку,.. ... Лодочник — свою, звучащую с его лодки, матросы свою — с палубы кораблей,.. ... Поет лесоруб, поет пахарь, отправляясь чем свет на поля, или в полдень, или кончив работу, А чудесная песня матери, или молодой жены, или девушки за шитьем или стиркой, — Каждый поет свое, присущее только ему, Днем — дневные песни звучат, а вечером — голоса молодых, крепких парней, Распевающих хором свои звонкие, бодрые песни. (Перевод И. Кашкина)

В поэзии Уитмена каждая последующая строка стихотворения отмечает «шаг» в восходящем разви-тии темы, усиливает ее звучание или дает ей новый смысловой поворот. Композицию стиха определяет его музыкальное звучание: «крещендо» сменяется «ди-минуэндо», за звонким «фортиссимо» следует плав-ное «пианиссимо». Нарастание ритма и эмоциональ-ная напряженность разрешается в заключительных строчках стихотворения гармонией уитменовской «ис-тинной жизни». Материал с сайта

Поэзию Уолта Уитмена знали и любили в России. Отдельные стихи из книги поэта «Листья травы» с энтузиазмом переводил И. С. Тургенев. Однако, к со-жалению, из-за цензурных препон они так и не дошли до читателя. Только в 1905 г. К. Бальмонту удалось опубликовать несколько стихотворений Уит-мена, но вскоре большая часть тиража была кон-фискована царской охранкой.

Дань поклонения Уолту Уитмену отдали такие выдающиеся мастера поэтического слова, как Мая-ковский, Хлебников, Верхарн, Хосе Марти, Николас Гильен и многие другие. Латиноамериканский поэт Пабло Неруда писал: «Мы и сейчас живем в уитменовскую эпоху, когда на наших глазах рождаются и вырастают, превозмогая болезни и муки, новые лю-ди и новые общества». Яркое тому подтвержде-ние — стихи украинского поэта Ивана Драча, посвя-щенные Уолту Уитмену:

Здрастуй, Уїтмене зеленобровий, Космосе, сину Манхеттена, Це ти — мучитель моеї долі, Мій старший брате, друже мій.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

• краткое содержание уитмен листья травы
• в.уитмен анализ сборки "листья травы"
• які поезії увійшли у збірку уїтмена "листя трави"
• уолт уитмен стихи листья травы
• поэтический сборник трава