Что такое синестезия ? Это совместное возникновение ощущений различных модальностей при воздействии раздражителя только одной из них. Имеет ли синестезия объективную (физиологическую) основу? Это весьма вероятно, поскольку в последние годы обнаружено вещество - этимозол, обеспечивающее искусственное установление связей между участками мозга и зонами памяти, которые в естественных условиях до того не были связаны. Из этого следует, что в особых условиях такие связи могут быть установлены.
Феномен Шерешевского
Немного подробнее остановимся на случае, описанном А. Р. Лурия - феномене Шерешевского . Он мог повторить без ошибок последовательность из 400 слов через 20 лет. Один из секретов его памяти состоял в том, что у него восприятие было комплексным, синестетическим. Образы - зрительные, слуховые, вкусовые, тактильные - сливались для него в единое целое. Шерешевский слышал свет и видел звук, он воспринимал на вкус слово и цвет. «У вac такой желтый и рассыпчатый голос », - говорил он. Синестезия отмечалась у Н. А. Римского-Корсакова, А. Н. Скрябина, Н. К. Чюрлениса. У всех у них зрение было связано со слухом. Римский-Корсаков считал, что «ми-мажор» - синий, «ми-минор» - сиреневый, «фа-минор» - серовато-зеленый, «ля-мажор» - розовый. У Скрябина звук порождал переживание цвета, света, вкуса и даже прикосновения. У. Диаманди, обладавший уникальными способностями к счету, также считал, что запоминать цифры и оперировать ими помогает их цвет, а процесс вычисления представлялся в виде бесконечных симфоний цвета.
Видео о Феномене Шерешевского, в котором Вы найдете много интереснейших фактов о памяти и ее работе:
Имеет ли синесезия объективную основу? Э. Церковер предложил эксперимент на определение совместимости ряда псевдослов с изображениями фантастических существ. Надо было определить, кто есть кто. Обработка материалов показала, что существует корреляция между зрительным образом и акустическим, т. е. синестезия имеет объективную основу. Создается впечатление, что основа эта - в тесных, подсознательных связях образов с эмоциями. В них зрительный эффект увязывается в подсознании с положительными эмоциями, так же как температурный эффект.
В многолетнем исследовании А. Р. Лурия выявил как сильные стороны, так и слабости интеллектуальной деятельности Шерешевского, вытекающие из особенностей организации его памяти. С одной стороны, Шерешевский мог произвольно и точно вспомнить все, что ему предъявлялось для запоминания много лет назад. Помогало ему в этом умение ярко, зрительно представить себе каждое запоминаемое слово (например, цифру 7 он воспринимал как человека с усами), но это же создавало для него и особые затруднения при чтении, поскольку каждое слово порождало яркий образ, а это мешало пониманию читаемого. Кроме того, его восприятие было очень конкретным, слова, выражавшие абстрактные понятия, например «вечность», «ничто», представляли для него особые трудности, так как их сложно сопоставлять со зрительным образом.
Помимо этого у него было сильно затруднено обобщение. Вот пример, демонстрирующий слабые стороны его феноменальной памяти. В большой аудитории Шерешевскому прочитали длинный ряд слов и попросили воспроизвести их. С этим он справился безукоризненно. Затем его спросили, было ли в ряду слово, обозначающее инфекционное заболевание. Все присутствующие в аудитории зрители с обыкновенной памятью мгновенно вспомнили это слово (тиф), а Шерешевскому потребовалось целых две минуты чтобы выполнить задание. Оказывается, в течение этого времени он перебирал в уме по порядку все заданные списком слова, что свидетельствовало о слабости обобщения в его памяти.
Запоминание у Шерешевского подчинялось скорее законам восприятия и внимания, чем законам памяти: он не воспроизводил слово, если плохо видел его. Припоминание зависело от освещенности и размера образа, от его расположения, от того, не затемнился ли образ пятном, возникшим от постороннего голоса. Чтение было пыткой для Шеришевского. Он с трудом пробирался через зрительные образы, которые помимо его воли вырастали вокруг каждого слова, что очень утомляло его. Необходимо также отметить, что у Шеришевского были большие трудности с забыванием. Ему приходилось изобретать специальные приемы, чтобы забывать. Понимание сложных и отвлеченных логико-грамматических структур часто протекало у него не легче, а значительно труднее, чем у людей, не обладавших столь сильной наглядно образной памятью.
Мы затронули очень любопытную и мало изученную проблему свойств той формы долговременной памяти, к которой, как правило, нет произвольного доступа. У нас создается впечатление, что известные случаи феноменальной памяти и уникальных счетных, способностей связаны как раз с осуществлением доступа к этому типу памяти. Гипотеза основана отчасти на сходстве некоторых характеристик указанной памяти и особенностей запоминания а удержания информации у людей с феноменальными способностями. В чем это сходство?
Информация восстанавливается после продолжительного хранения (десятилетия) в том же виде и с теми же подробностями, как в тот день, когда она была воспринята. Это свидетельствует об отсутствии в такой памяти процессов преобразования и обобщения. Неподверженность следов трансформации при хранении, видимо, связана и с неспособностью к забыванию. Ярко выраженная синестезия у лиц с феноменальной памятью позволяет допустить существование у них и морфологических особенностей структуры памяти. Возникает вопрос, как же использует эту особую форму памяти подавляющее большинство людей, не обладающее описанными феноменальными способностями? Пока определенного ответа нет, можно лишь предположить, что долговременная память без произвольного доступа служит базой нашей интуиции.
Начало этой истории относится к двадцатым годам 20 века.
Человек - будем называть его Ш. - был репортером одной из газет, и редактор отдела этой газеты был инициатором его прихода в лабораторию.
Я предложил Ш. ряд слов, затем чисел, затем букв, которые либо медленно прочитывал, либо предъявлял в написанном виде. Он внимательно выслушивал информацию или прочитывал ее, а затем в точном порядке повторял предложенный материал…
Вскоре экспериментатор начал испытывать чувство переходящее в растерянность. Увеличение ряда не приводило Ш. ни к какому заметному возрастанию трудностей, и приходилось признать, что объем его памяти не имеет четких границ…
Проверка «считывания» ряда, проведенная через несколько месяцев, показала, что Ш. воспроизводит «запечатленную» таблицу с той же полнотой и приблизительно в те же сроки, которые ему были нужны при первичном воспроизведении. Различие заключалось лишь в том, что ему требовалось больше времени для того, чтобы «оживить» всю ситуацию, в которой проводился опыт, - «увидеть» комнату, в которой мы сидели, «услышать» мой голос, «воспроизвести» себя, смотрящего на доску. На самый процесс «считывания» добавочного времени почти не уходило…
Его память
В течение всего нашего исследования запоминание Ш. носило непосредственный характер, и его механизмы сводились к тому, что он либо продолжал видеть предъявляемые ему ряды слов или цифр, либо превращал диктуемые ему слова или цифры в зрительные образы. Наиболее простую схему имело запоминание таблицы цифр, написанных мелом на доске…
«Запечатленные» цифры Ш. продолжал видеть на той же черной доске, как они были показаны, или же на листе белой бумаги; цифры сохраняли ту же конфигурацию, и если одна из цифр была написана нечетко, Ш. мог неверно «считать» ее, например, принять 3 за 8 или 4 за 9.
Однако обращают на себя внимание некоторые особенности, показывающие, что процесс запоминания носит вовсе не такой простой характер.
Синестезии
Ш. относился к той замечательной группе людей, в которую, между прочим, входил и композитор Скрябин. У него в особенно яркой форме сохранилась комплексная «синестезическая» чувствительность: каждый звук непосредственно рождал переживания света и цвета, вкуса и прикосновения. «Какой у Вас желтый и рассыпчатый голос», сказал он как-то раз беседовавшему с ним Л.Г.Выготскому…
Когда Ш. слышал или прочитывал какое-нибудь слово - оно тотчас же превращалось у него в наглядный образ соответствующего предмета. Этот образ был очень ярким и стойко сохранялся в его памяти; когда Ш. отвлекался - этот образ исчезал; когда он возвращался к исходной ситуации - этот образ появлялся снова: «Когда я слышу слово «зеленый», появляется зеленый горшок с цветами; «красный» - появляется человек в красной рубашке, который подходит к нему. «Синий» - и из окна кто-то помахивает синим флажком… Даже цифры напоминают мне образы… Вот «1» - это гордый стройный человек; «2» - женщина веселая; «3» - угрюмый человек, не знаю почему… «6» - человек, у которого распухла нога; «7» - человек с усами; «87» - я вижу полную женщину и человека, который крутит усы…»
Когда Ш. прочитывал длинный ряд слов, каждое из этих слов вызывало наглядный образ; но слов было много, и Ш. должен был «расставлять» эти образы в ряд. Чаще всего - и это сохранялось у Ш. всю жизнь - он «расставлял» эти образы по какой-нибудь дороге. Иногда это была улица его родного города, двор его дома, ярко запечатлевшийся у него в памяти еще с детских лет. Иногда это была одна из московских улиц. Часто он шел по этой улице - нередко это была улица Горького в Москве, начиная с площади Маяковского, медленно продвигаясь вниз и «расставляя» образы у домов, ворот и окон магазинов, иногда незаметно для себя оказывался вновь в родном Торжке и кончал путь у дома своего детства…
Получая на сеансах своих выступлений в качестве задания тысячи слов, часто нарочито сложных и бессмысленных, Ш. вынужден превращать эти ничего не значащие для него слова в осмысленные образы. Самым коротким путем для этого было разложение… бессмысленной для него фразы на ее составные элементы с попыткой осмыслить выделенный слог, использовав близкую к нему ассоциацию… Ограничимся несколькими примерами, иллюстрирующими ту виртуозность, с которой Ш. пользовался приемами семантизации и эйдотехники…
В декабре 1937 года Ш. была прочитана первая строфа из «Божественной комедии».
Nel mezzo del camin di nostra vita
Mi ritroval par una selva oscura и т.д.
Естественно, что он воспроизвел несколько данных ему строф «Божественной комедии» без всяких ошибок, с теми же ударениями, с какими они были произнесены. Естественно было и то, что это воспроизведение было дано им при проверке, которая была неожиданно проведена… через 15 лет!
Вот те пути, которые использовал Ш. для запоминания:
«Nel - я платил членские взносы и там в коридоре была балерина Нельская; меццо (mezzo) - я скрипач; я поставил рядом с нею скрипача, который играет на скрипке; рядом - папиросы «Дели» - это del; рядом тут же я ставлю камин (camin), di это рука показывает дверь; nos - это нос, человек попал носом в дверь и прищемил его; tra - он поднимает ногу через порог, там лежит ребенок - это vita, витализм; mi - я поставил еврея, который говорит «ми - здесь ни при чем»; ritrovai - реторта, трубочка прозрачная, она пропадает, - и еврейка бежит кричит «вай» - это vai - Она бежит, и вот на углу Лубянки - на извозчике едет per - отец. На углу Сухаревки стоит милиционер, он вытянут, стоит как единица (una). Рядом с ним я ставлю трибуну, и на ней танцует Сельва (selva); но чтобы она не была Сильва - под ней ломаются подмостки - это звук «э». Из трибуны торчит ось - она торчит по направлению к курице (oscura)…»
Казалось бы хаотическое нагромождение образов лишь усложняет задачу запоминания… но поэма дана на незнакомом языке, и тот факт, что Ш., затративший на выслушивание строфы и композицию образов не более нескольких минут, мог безошибочно воспроизвести данный текст и повторить его… через 15 лет, «считывая» значения с использованных образов, показывает, какое значение получили для него описанные приемы…
И все же как мало мы знаем об этой удивительной памяти! Как можем мы объяснить ту прочность, с которой образы сохраняются у Ш. в течение многих лет, если не десятков лет? Какое объяснение мы можем дать тому, что сотни и тысячи рядов, которые он запоминал, не тормозят друг друга и что Ш. практически мог избирательно вернуться к любому из них через 10, 12, 17 лет?
Мы уже говорили, что известные нам законы памяти не объясняют особенностей памяти Ш.
Следы одного раздражения не тормозят у него следов другого раздражения; они не обнаруживают признаков угасания и не теряют своей избирательности; у Ш. нельзя проследить ни границ его памяти по объему и длительности, ни динамики исчезновения следов с течением времени; у него нельзя выявить ни того «фактора края», благодаря которому каждый из нас запоминает первые и последние элементы ряда лучше, чем расположенные в его середине…
До сих пор мы описывали выдающиеся способности, которые проявлял Ш. в запоминании отдельных элементов - цифр, звуков и слов. Сохраняются ли эти способности при переходе к запоминанию более сложного материала - наглядных ситуаций, текстов, лиц? Сам Ш. неоднократно жаловался на… плохую память на лица. «Они такие непостоянные, - говорил он, они зависят от настроения человека, от момента встречи, они все время изменяются, путаются по окраске, и поэтому их так трудно запомнить»… «Вот еще пример. В прошлом году я был председателем профорганизации, и мне приходилось разбирать конфликты… Мне рассказывают о выступлениях в Ташкенте, в цирке, потом в Москве, и вот я должен «переезжать» из Ташкента в Москву… Я вижу все подробности, а ведь все это я должен откинуть, все это лишнее, это, в сущности, не имеет никакого значения, где они договорились, в Ташкенте или где-нибудь еще… Важно, какие были условия… И вот мне приходится надвигать большое полотно, которое заслонило бы все лишнее, чтобы я ничего лишнего не видел…
Его мир
Человек живет в мире вещей и людей. Он видит предметы, слышит звуки. Он воспринимает слова…
Происходит ли все это у Ш. так, как у обычного человека или его мир совсем иной?
«… Я сижу в ресторане - и музыка… Вы знаете, для чего музыка? При ней все изменяет свой вкус… И если подобрать ее как нужно, все становится вкусным… Наверное, те, кто работает в ресторанах, хорошо знают это…» И еще: «… Я всегда испытываю такие ощущения… Сесть на трамвай? Я испытываю на зубах его лязг… Вот я подошел купить мороженое, чтобы сидеть, есть и не слышать этого лязга. Я подошел к мороженщице, спросил, что у нее есть. «Пломбир!» Она ответила таким голосом, что целый ворох углей, черного шлака выскочил у нее изо рта, - и я уже не мог купить мороженое, потому что она так ответила… И вот еще: когда я ем, я плохо воспринимаю, когда читают, вкус пищи глушит смысл…
Весь его мир не такой, как у нас. Здесь нет границ цветов и звуков, ощущений на вкус и на ощупь… Гладкие холодные звуки и шершавые цвета, соленые краски и яркие светлые и колючие запахи… и все это переплетается, смешивается и уже их трудно отделить друг от друга…
Его ум
Мы рассмотрели память Ш. и совершили беглую экскурсию в его мир. Она показала нам, что этот мир во многом отличается от нашего. Мы видели, что это - мир ярких и сложных образов, трудновыразимых в словах переживаний, в которых одно ощущение незаметно переходит в другое…
Как же построен его ум? Что характерно для его познавательных процессов? Сам Ш. характеризует свое мышление как «умозрительное». Это ум, который работает с помощью зрения, умо-зрительно…
То, о чем другие думают, что они смутно представляют, ТУТ, видит. Перед ним возникают ясные образы, ощутимость которых граничит с реальностью, и все его мышление - это дальнейшие операции с этими образами. Естественно, что такое наглядное видение создает ряд преимуществ (к ряду очень существенных недостатков мы еще вернемся ниже). Оно позволяет Ш. полнее ориентироваться в повествовании, не пропускать ни одной детали, а иногда замечать те противоречия, которых не заметил и сам автор…
«… А кто читал «Хамелеон»? «Очумелов вышел в новой шинели…» Когда он вышел и увидел такую сцену, он говорит: «ну-ка, околоточный, сними с меня пальто…». Я думаю, что я ошибся, смотрю начало - да, там была шинель… Ошибся Чехов, а не я…
Еще ярче выступают механизмы наглядного мышления при решении тех задач, в которых исходные отвлеченные понятия вступают в особенно отчетливый конфликт со зрительными представлениями; Ш. свободен от этого конфликта, - и то, что с трудом представляется нами, легко усматривается им…
«…Мне предлагают задачу: «Книга в переплете стоит 1р. 50 коп. Книга дороже переплета на 1 руб. Сколько стоит книга и сколько переплет?». Я решил это совсем просто. У меня лежит книга в красном переплете, книга стоит дороже переплета на 1 руб… Остается часть книги, которая равна стоимости переплета - 50 коп. Потом я присоединяю эту часть книги - получается 1 руб. 25 коп…
Его «воля»
Можем ли мы удивляться тому, что исключительное по своей яркости воображение Ш. неизбежно будет вызывать реакции организма и что управление процессами тела через посредство этого воображения будет у него намного превышать по сложности то, что известно из наблюдения над обычными людьми?…
«… Когда я чего-нибудь хочу, что-нибудь представляю, мне не надо делать усилия, это делается само собою…» Ш. не только говорил, что он может произвольно регулировать работу своего сердца и температуру своего тела. Он действительно мог это делать - и притом в очень значительных пределах… «…вы хотите, чтобы температура правой руки поднялась, а левой понизилась? Давайте начнем…» У нас кожный термометр… мы проверяем температуру обеих рук, она одинакова. Ждем минуту, две… «Теперь начинайте!». Мы снова прикладываем термометр к коже правой руки. Ее температура стала на два градуса выше… А левая? Еще пауза… «Теперь готово»… Температура левой руки понизилась на полтора градуса.
Что это такое? Как можно по заданию произвольно управлять температурой своего тела?
«…Нет, в этом тоже нет ничего удивительного! Вот я вижу, что прикладываю правую руку к горячей печке… Ой, как ей становится горячо… Ну, конечно же, температура ее стала выше! А в левой руке я держу кусок льда… Я вижу этот кусок, вот он у меня в левой руке, я сжимаю ее… Ну, конечно, она становится холоднее…»…
Его личность
Как же формировалась личность Ш.? Как складывалась его биография?
Он маленький. Он только что начал ходить в школу. «… Вот утро… Мне надо идти в школу… Уже скоро восемь часов… Надо встать, одеться, надеть пальто и шапку, галоши… Я не могу остаться в кровати… и вот я начинаю злиться… Я ведь вижу, как я должен идти в школу… но почему «он» не идет в школу?… Вот «он» поднимается, одевается… вот «он» уже пошел в школу… Ну, теперь все в порядке… Я остаюсь дома, а «он» пойдет. Вдруг входит отец: «Так поздно, а ты еще не ушел в школу?!…»…
Как много случаев, когда яркие образы приходят в конфликт с действительностью и начинают мешать осуществлению хорошо подготовленного действия!
Он всегда ждал чего-то и больше мечтал и «видел», чем действовал. У него все время оставалось переживание, что должно случиться что-то хорошее, что-то должно разрешить все вопросы, что жизнь его вдруг станет такой простой и ясной…
И он «видел» это и ждал… И все, что он делал, было «временным», что делается, пока ожидаемое само произойдет…
Так он и оставался неустроенным человеком, человеком, менявшим десятки профессий, из которых все были «временными».Он выполнял поручения редактора, он поступал в музыкальную школу, он играл на эстраде, был рационализатором, затем мнемонистом, вспомнил, что знает древнееврейский и арамейский языки, и стал лечить людей травами, пользуясь этими древними источниками…»
Соломон Вениаминович Шерешевский (1886-1958) - обладатель феноменальной памяти, профессиональный мнемонист.
Биография
Родился в городе Торжок Тверской губернии. Его отец был владельцем книжного магазина, мать, хотя и не получила образования, но была начитанной и культурной женщиной. Все его многочисленные братья и сестры - обычные, уравновешенные, иногда одаренные люди, никаких душевных заболеваний в семье не наблюдалось.
Соломон окончил начальную школу, затем у него обнаружились способности к музыке. Он поступил в музыкальное училище, хотел стать скрипачом, но после болезни уха слух его снизился, и он понял, что вряд ли сможет быть музыкантом. Некоторое время искал, чем бы заняться, и случай привел его работать репортёром в газете. Редактор газеты первым обратил внимание на необычные способности молодого журналиста и посоветовал обратиться к специалистам. Так его знаменитую «цветную» память начали исследовать психолог Александр Лурия и учёный-физиолог академик Леон Орбели.
В дальнейшем Соломон Шерешевский стал работать в цирке мнемонистом, поражая зрителей феноменальной способностью запоминать слова, цифры, фразы. Он мог безошибочно вспомнить те же самые слова, цифры, фразы через 15-25 лет. Память Шерешевского была построена прежде всего на спонтанных синестетических ассоциациях. Соломон Шерешевский написал книгу «Записки мнемониста».
При некоторых опытах Лурия с Шерешевским присутствовал С. М. Эйзенштейн, который впоследствии упоминал Шерешевского в своих трудах.
Александр Лурия описал жизнь Шерешевского под именем «Ш» в книге «Маленькая книжка о большой памяти». Фильм Кристофера Дойла «Прочь слова!» во многом вдохновлён этим описанием.
Примечания
- Сергей Эйзенштейн Избранные произведения
- Журнальный зал | НЛО, 2007 N88 | ОКСАНА БУЛГАКОВА - Теория как утопический проект
Ссылки
- Лурия А. Р. «Маленькая книжка о большой памяти»
- Анохин К. В. Видеолекция с рассказом о Шерешевском.
- Соломон Шерешевский. Документальный фильм из цикла «Гении и злодеи». Россия-Культура. 15.01.2017.
- 5 уроков памяти Соломона Шерешевского на powermemory.ru
Известный психолог и писатель Оливер Сакс отмечает, что Александру Лурии, с которым Сакс состоял в активной переписке, за полвека научной карьеры удалось доказать: любые функции мышления человека нужно изучать в контексте его жизни и получаемого им опыта. Лурия, развивая идеи своего коллеги Льва Выготского, во время Второй мировой войны занимался реабилитацией раненых с травмами головы, изучая, как изменение одного процесса влияет на весь организм. Благодаря деятельности ученого появилась новая дисциплина – нейрофизиология.
«Маленькая книжка о большой памяти» – романтическое исследование памяти одного человека в течение 30 лет. Журналист Соломон Шерешевский пришел в лабораторию Лурии по настоятельной просьбе своего редактора. Уже после первых опытов и бесед выяснилось, что молодой человек мог запоминать огромное количество информации: осмысленные слова, бессмысленные слоги, числа или звуки. Пациент воспринимал голос Сергея Эйзенштейна словно «какое-то пламя с жилками».
Шерешевский бросил журналистику ради выступлений со сцены и стал мнемонистом. Его память оказалась не подверженной времени, словно облачное хранилище, он мог воспроизвести данные через несколько лет хранения без всяких изменений. Всю информацию Шерешевский превращал в зрительные, яркие образы и расставлял на улице своего воображения, чаще всего заимствуя оформление из детских воспоминаний. Получившиеся образы он сортировал в необходимом порядке, увеличивал в размерах, чтобы не потерять («яйцо»), изменял условия освещения. Если предстояло запомнить что-то неясное, например слова древнееврейской молитвы в детстве, то они откладывались «в виде клубов пара и брызг». С помощью тестов установить объемы памяти испытуемого не удалось, и Лурия решил перейти от количественного анализа к качественному.
В ходе постоянного общения с Шерешевским Лурия установил, что одна из главных особенностей мнемониста – возможность переносить то, что происходит с ним («Я»), на другого («Он»), будь то ощущения зубной боли или страх. Со временем мир образов стал для пациента более реальным и, конечно, более управляемым пространством, чем социальная реальность. При всей глубине его памяти Шерешевскому было трудно запоминать хаотичные, меняющиеся объекты – лица людей – или понимать художественную литературу, в которой значение слова чаще всего отличается от его смысла. Если большинство людей стремятся вспомнить что-то, то мнемонист учился искусству забывать ненужные сведения. Особые способности заставили мнемониста, как и любого другого человека с исключительным восприятием, начать изучение самого себя и той границы, которую он каждый день стирает, покидая свою память как убежище.
Помните ли вы, что ели на обед или ужин три дня назад? Наверняка многие не смогут ответить уверенно… Между тем, на земле живут люди, способные вспомнить самые мельчайшие детали из своей жизни начиная с раннего детства, день за днем… Их немного - всего несколько десятков. Специалисты связывают это явление с так называемым синдромом гипертимезии.
Знакомьтесь: гипертиметики!
"Страдающие" этим синдромом способны воспроизводить все подробности, касающиеся их личной биографии. Сам термин "гипертимезия" появился в 2006 году. Ученые однозначно определили его как патологию, нарушение мышления… Также они выяснили, что люди с гипертиместическим синдромом возникают неконтролируемые бессознательные ассоциации между различными объектами, датами и проч., что и способствует "вспоминанию".
Ранее считалось, что на планете живет не более 20 человек, обладающих "суперпамятью". Специалисты Калифорнийского центра нейробиологии привлекли к исследованию более двух тысяч добровольцев, считавших, что у них прекрасная память. Их попросили ответить на 60 вопросов, ответы на которые могли дать только "гипертиметики".
Например, 62-летняя американская актриса и продюсер Мэрилу Хеннер помнит себя с полуторагодовалого возраста. Она вспоминает, что в этот день играла со своим братом. Далее она может подробно поведать обо всех днях своей жизни - что она делала каждый день, о чем говорила, с кем общалась, какие смотрела телепередачи… Хеннер помнит также всех людей, которых когда-либо встречала.
Еще один подобный "феномен" - американка Джилл Прайс, которую в 2006 году обследовали ученые Калифорнийского университета в Ирвайне. Правда, помнит она себя не с раннего детства, а с 14 лет. Достаточно назвать произвольную дату, как женщина тут же расскажет, чем она тогда занималась, какая в тот день была погода и какие события случились в мире… Джилл написала о самой себе книгу "Женщина, неспособная забыть".
"Женщина-календарь"
Одна дама, имя которой держится в секрете, способна вспомнить любую дату своей жизни, начиная с 1974 года, назвать точный день недели и в подробностях описать, какие события с ней тогда происходили. Друзья дали ей прозвище "Женщина-календарь".
В отличие от других известных людей с выдающейся памятью, женщина , которой в научных исследованиях присвоен шифр AJ, не использует для запоминания никаких специальных приемов.
Правда, она не слишком хорошо усваивает информацию, не значимую для нее самой, и во время учебы всегда испытывала трудности со систематизацией полученных знаний. Воспоминания в ее мозгу выглядят как поток сознания, непрерывная "кинохроника".
Феномен Шерешевского
Также существует синдром гипермнезии, когда человек способен досконально запоминать информацию, касающуюся не только его самого, но и вообще любую.
Так, в 20-х годах прошлого столетия в лабораторию российского психолога Александра Лурии явился человек по фамилии Шерешевский и попросил проверить его память. Оказалось, что Шерешевский без труда запоминает ряды или таблицы из 50, 100 и более чисел, легко удерживает в памяти длинные ряды слов, в том числе на чужих языках, и даже бессмысленных слогов. Кроме того, он на лету схватывал музыкальные мелодии. Но это еще не все. Память испытуемого фактически не имела границ! Он помнил то, что услышал много лет назад!
Исследования продолжались несколько десятилетий. Между тем Шерешевский оставил журналистику и стал выступать на сцене, демонстрируя свои феноменальные способности.
Со временем выяснилось, что Шерешевский учился в школе, где преподавалась мнемотехника… Он и не скрывал, что запоминает материал, выстраивая образные ассоциации. Однако забывать не нужную ему информацию этот человек был не в состоянии, что, по некоторым данным, и могло стать причиной его смерти в возрасте до 40 лет.
Впрочем, сведений о жизни Шерешевского вообще крайне мало - возможно, его пытались как-то "законспирировать". Лурия обозначал его первой буквой фамилии - Ш. Полное имя-отчество фактически нигде не упоминается. Исследователей, по-видимому, интересовали больше уникальные особенности Шерешевского, чем его личность, и в историю он вошел прежде всего как артист оригинального жанра и объект для изучения.
К 2014 году удалось выявить около 50 индивидов с такими способностями. На сегодняшний день эксперты не могут точно определить причину "аномальной памяти", однако уже предположили, что дело тут в увеличении размеров височных долей и хвостатого ядра в мозге. Впрочем, это пока только гипотеза.
